Мы встретились с Дарьей Мороз за три часа до самолета. «Вы не против проехаться со мной в аэропорт? По дороге поговорим». Даша — человек исключительно энергичный. Даже говорит емко, «плотно», словно не хочет тратить ни слова впустую. Неудивительно, что в 34 года у нее чуть ли не самый большой послужной список среди актеров ее поколения. И очень зрелый, взрослый взгляд на жизнь.   

Даша, куда летите, если не секрет? 

Д. М.: В Анапу. У меня завтра первый съемочный день проекта под названием «Русалки», это адаптация израильского сериала, который мне очень нравится. Готовит его кинокомпания «Среда», я давно хотела с ними поработать. 

Моими партнерами будут Петя Федоров, с которым я дружна. И прекрасный Мераб Нинидзе, который снимался и у Тенгиза Абуладзе, и у Стивена Спилберга. Он мне безумно интересен как артист.

Расскажите о своей героине!

Д. М.: Она следователь. Да-да, не в сто первый, но где-то в пятый раз я играю следователя. Если в недавно прошедшем на телеэкранах «Преступлении» моя героиня была одиночкой, то здесь эта тема доведена до предела.

Речь идет об очень талантливом человеке, у которого нет вообще никого — ни семьи, ни друзей. Весь ее мир — это работа следователем и тренинги по саморазвитию в свободное время. Причем она такой образ жизни выбрала сама, ей так комфортно.

А вы сами как к одиночеству относитесь?

Д. М.: Хорошо! В какой-то момент жизни я пришла к выводу, что одиночество — это нормальное человеческое состояние. Потому что, несмотря на то что у нас есть семья, друзья, любимые люди, все равно по большому счету мы все одиноки. Наверное, бывает у кого-то, где-то, когда-то в жизни такая большая любовь, когда понимаешь, что вот с этим человеком ты действительно не один в этом мире. Но это, наверное, очень редко случается. Вообще, я люблю состояние одиночества, люблю долго ехать на машине, думать о ролях или просто анализировать свои поступки и течение жизни. Это для меня почти медитация.

А дети от одиночества не спасают?

Д. М.: Думаю, эти вещи никак не связаны. Я никогда не считала, что мой ребенок — это часть меня. Для меня дочь всегда была отдельной личностью со своим характером. Так было с самого ее рождения. И мне кажется, это правильно. Нельзя привязываться к ребенку или привязывать его к себе так сильно, чтобы не иметь возможности дистанции. Это губительно для ребенка. И для тебя самого плохо, потому что в итоге так сублимируешь свои собственные невостребованности. По-моему, у самодостаточного человека так не должно быть. 

Трезвое отношение к материнству — не следствие ли того, что вы сами рано потеряли маму?

Д. М.: Возможно. Мамы не стало действительно очень рано, когда мне было 16, и, наверное, отчасти именно этот опыт научил меня, что нельзя слишком привязываться… Мы с мамой были довольно близки, мне ее не хватает. Если бы она не погибла, моя жизнь сложилась бы совершенно иначе. Хотя бы потому, что у меня был бы человек, с которым я могла бы больше соотноситься. Папа — это папа, дорогой, любимый, но ему же не все можно рассказать. Поэтому у меня во многом в связи с этой жизненной потерей возникло такое ощущение, что мы все по большому счету существуем сами по себе. И отчасти это даже хорошо. Страхует от некоторых разочарований. 

Потеря сделала вас взрослой?

Д. М.: Теоретически я, конечно, повзрослела: мне пришлось нести ответственность за себя, за свою учебу; у папы через какое-то время появилась своя семья, и я вообще стала жить сама по себе. Кстати, вполне органично. С другой стороны, войдя так резко во взрослую жизнь, я как бы недополучила возможности побыть подростком.

В итоге, уже став взрослой, долгое время в душе оставалась тинейджером, добирала то, чего не получила в свои 16. Я не была готова к взрослости. Для меня это был вынужденный скачок. До маминой гибели я была во всех смыслах домашним ребенком. Мне кажется, ментально я повзрослела совсем недавно, после 30, когда у меня уже росла дочь. Наверное, очень важно найти правильное время, когда взрослеть. У каждого оно свое.

Самый счастливый для вас возраст?

Д. М.: Думаю, тот, в котором я нахожусь сейчас. Мне с каждым годом все интереснее с самой собой, я знаю себя, свой характер. Я независима финансово и востребована в профессии. Мне с собой наконец-то стало комфортно. 

А что помогает вам изучать себя? Какие-то практики, тренинги?

Д. М.: Я человек во многом интуитивный и сильно практиками не увлекаюсь. Но в последнее время поняла, что если не впадать в это как в экзальтацию, то может быть очень полезно. Понимание себя важно, другой вопрос, как к нему придешь и не сойдешь ли с ума. Харе Кришна, харе Рама — это не мое. Каждый человек знает свои достоинства и недостатки. Каждый в состоянии посмотреть на себя со стороны и понять, что идет не так, что... тормозит тебя как личность... и постараться изменить это. В себе в первую очередь. Можно, конечно, и книги почитать на эту тему, но главное — слушать себя. Я стараюсь, чтобы все текло органично со временем, с возрастом и не было перебора ни в чем.

Что удалось с возрастом побороть в себе?

Д. М.: Я научилась просить прощения. Научилась осознанно выкидывать из своей жизни истории, разрушающие мою самость. Научилась быть спокойной и видеть ситуацию отстраненно. Перестала злобиться и завидовать. Я получаю удовольствие от того, что смогла ненужную подростковость наконец преодолеть и войти в совершенно другой период жизни. Мне это нравится, мне кайфово в этом состоянии. Улыбайся миру, и мир улыбнется тебе в ответ. Теперь я это точно знаю!

А со своей внешностью вы всегда были в ладах? Не возникало желания изменить себя?

Д. М.: Лет в 18 на основной сцене ­МХАТа я выпускала спектакль «Вечность и еще один день» по Милораду Павичу. Я тогда была довольно пухленькой девушкой, а мне надо было изображать из себя трепетную лань в белой ночной сорочке. Тогда я решила, что если у меня будут такого размера ноги и талия, я стану выглядеть как лошадь, и мне срочно надо похудеть. Я пошла в спортзал, занималась с тренерами, полгода потратила на то, чтобы похудеть. Это был, наверное, единственный момент, когда я сильно изменилась внешне. И когда у меня к собственному внешнему виду были какие-то вопросы.

В «Преступлении» у вас очень характерная роль: ваша героиня не следит за собой, не носит макияж, даже волосы, кажется, лишний раз не расчесывает. Не боялись, что зритель, привыкший к гламуру, устанет от такого образа?

Д. М.: Наоборот. Зритель как раз устал от гламура и прилизанности. Я это знаю, потому что могу по соцсетям получать прямой интерактив. И мне пишут: «Как круто, что вы здесь такая, заточенная на свою работу, а не накрашенная». Вы же помните, что это адаптация датского FORBRYDELSEN? И все датские тетеньки-героини сериалов — странные, нечесаные, не занимающиеся собой, аутентичные, они такие по природе. И этим они интересны! Мне хотелось сохранить эту изюминку!  Я счастлива, что нордическую специфику удалось перенести в нашу реальность, что наш массовый зритель, практически незнакомый с датским нуаром, вдруг принял его. В нашей стране такая стилистика, как в «Преступлении» — все темное, дождливое, серое (то, что во всем мире считается крутым), — обычно ассоциируется с артхаусом и не сильно востребованна. А здесь сериал, показанный на центральном телеканале. Так что для меня это большая победа.  

В большинстве своем русские женщины все-таки отличаются от датских тем, что ходить ненакрашенными и непричесанными могут себе позволить только в самых редких случаях...

Д. М.: Да, в нас есть этот перфекционизм. Европейские женщины (вообще, не только датчанки) мне нравятся тем, что они более расслаблены по отношению к себе. Конечно, все выглядят по-разному. Скажем, в Италии, где я провела пол-лета, на мой взгляд, есть некий перебор с изделиями из кожи и золота, но это их национальная особенность. Зато француженки — с флером небрежности и секса изнутри — мне очень нравятся. Европейки более уверены в себе. У них нет такого: «Я должна изменить себе губы, нос, грудь, чтобы быть красивой». Они любят свое тело — такое, какое есть. У них нет комплексов.

Почему, когда мы смотрим европейское кино, сцены, в которых женщины раздеваются и ходят голыми, не выглядят ни пошлыми, ни стыдными. Потому что они по-другому относятся к себе, к своей сущности. У нас же стоит артистке раздеться в кадре, сразу возникает ощущение, что за нее неловко. Потому что ей самой неловко.

Откуда эта неловкость?

Д. М.: У нас в культуре есть некая стыдливость по отношению к собственному телу. С одной стороны, это вроде бы неплохо. Но с другой, мы культурно награждены таким количеством комплексов, что если хотя бы в этом плане были чуть более расслабленными, это пошло бы только на пользу. Все было бы веселее и круче, и мне кажется, удовольствия от жизни в самом чистом смысле мы получали бы больше. А пластических операций было бы в разы меньше.

Мне очень не нравится, что множество русских женщин решили, что для красоты им нужно перерезаться до состояния аффекта. На мой взгляд, это ужасно. Они начинают это делать и не могут остановиться. И ведь делают они это не потому, что некрасивы… В Европе, кстати, этого практически не встретишь. Может, нас не учат правильно взрослеть и любить себя в разном возрасте. Не знаю.

У себя в «Инстаграме» вы много экспериментируете со стилем. Это делается для себя или чтобы посмотреть на реакцию подписчиков?

Д. М.: Скорее второе. Да, я пощу там разные по стилю фотки. То страшно гламурную: еще фильтр какой-нибудь туда добавлю. То, наоборот, домашнюю такую, совсем ненакрашенную. Очень интересно следить за реакцией людей. Есть люди, которые начинают возмущаться: «А почему круги под глазами и прыщ на носу?» Но есть и другая категория людей, которые говорят, что гламур надоел и естественность лучше.

Я за самость, за то, чтобы быть собой. Конечно, надо следить за собой. Но при этом неплохо бы выглядеть в соответствии со своим возрастом и не перебирать. Думаю, моим подписчикам я именно этим и интересна.

То, как выглядишь и ощущаешь себя, зависит только от тебя. Состояние радости зависит только от тебя. Все, что ты несешь, зависит только от тебя. Как только ты начинаешь любить себя со всеми достоинствами и недостатками, все вокруг воспринимают тебя тоже другими глазами.

Вы много работаете вместе с Константином Богомоловым. Расскажите о вашем новом совместном проекте — «Насте».

Д. М.: Мне кажется, это будет новый этап киновосприятия. Примерно то, что Костя пытается делать в театре, когда он переводит театр впечатления в театр подсознания, грубо говоря.

Его театр существует только намеками: то, что происходит на сцене, — лишь некие ориентиры для работы ума и чувства.

Это как современные музеи — не буквальная экспозиция, а попытка вытащить тебя на разговор. Вот так же «Настя» — это будет такая история, которая только вытаскивает тебя на разговор. Если вы читали эту вещь Сорокина, она очень визуальная. Невозможно в кадре произвести на зрителя такое впечатление, какое он сам на себя может произвести, представляя, что будет происходить.

Так что Костя пытается найти вот эти намеки, которые попадут в зрителя и помогут ему домыслить свою собственную картину. Это очень сложно. И невероятно, что он пытается это делать. Если у него получится, это будет огромный шаг вперед. Костя вообще фантастически мыслит... нестандартно! Это редкость. И это то, что отличает исполнителя от настоящего художника.

Скоро мы совсем уйдем от классической повествовательности в кино...

Д. М.: Думаю, да. Ведь уже, в принципе, все эти 3D не работают. Я, как зритель, смотрю — ну да, круто, но на меня это уже так не действует. Нет ощущения «прибытия поезда»: понимаю, что все можно нарисовать. И все равно в моей голове все нарисуется круче. Что такое кино восприятия и что такое кино внутри головы и как это совместить, чтобы ты давал намек, а в зрителя это попадало, — на эти вопросы нам предстоит ответить.

О работе ума говорят и в связи со здоровьем. О том, что человек может исцелять себя сам...

Д. М.: Я абсолютно верю в возможности организма и мозга, в то, что можно вылечить себя самому. Вопрос в том, как ты себя настроишь. Если ты веришь, что можешь все преодолеть, если ты хочешь жить, то это работает. Слава богу, в моей личной жизни таких примеров не было, но я видела это со стороны. Очень важно не закрывать глаза на проблему, не зарывать голову в песок.

У меня был перед глазами пример папиной мамы, моей бабушки, у которой был рак, и это было достаточно тяжело. Она вообще никак не хотела это принять. А мне кажется, что, только когда ты принимаешь ситуацию, ты можешь бороться.  

Вы больше приветствуете классическую или нетрадиционную медицину?

Д. М.: Традиционная медицина — без нее никуда, конечно, но это не панацея. В гомеопатию я верю абсолютно, проверено опытным путем. Все, что касается китайской медицины, мне кажется прекрасным. Я никогда не проходила иглотерапию, но китайский массаж вылечил мне спину. Очень эффективна остеопатия — проверено на собственном опыте. У меня есть потрясающий врач в Питере — Ольга Юрьевна Калиновская, которая буквально спасла меня от мигреней. Она мне рассказала столько интересного про мой организм, что с ним происходит и почему! К этому доктору из роддома приносят детей с очень сложными диагнозами, вывертами, после тяжелых родов, и она их спасает от инвалидности.  

А чек-апы вы проходите регулярно?

Д. М.: Я страшный халтурщик в этом плане. Когда у меня отваливается нога, рука, спина, голова, только тогда я иду и начинаю заниматься собой. И каждый раз думаю: «Черт возьми, как это правильно, какая я молодец, что наконец-то занялась своим здоровьем». И так до следующего раза. При этом я терроризирую близких, когда они болеют и не лечатся.

Конечно, надо заниматься своим здоровьем. И люди, которые хотя бы раз в полгода проходят чек-ап, вызывают у меня уважение и восхищение, потому что они цивилизованные, нормальные европейские люди. Но я совершенно к ним не отношусь, потому что у меня вечно нет времени.

А как вы находите время на себя в бешеном московском ритме?

Д. М.: Экономлю на дороге, на сне. У меня, например, совсем нет времени на салоны. В итоге то, что я люблю больше всего — хамам и массаж, — делаю на гастролях или на отдыхе. А все остальное — дома ночью. У меня в квартире можно открывать салон красоты. Правда. В какой-то момент, когда я в очередной раз не успела на маникюр или педикюр, решила научиться делать все сама. В салон хожу только стричься. У меня дома есть все приспособления, включая машинку для шеллака. И в основном занимаюсь я всем этим ночью. Например, когда год назад коротко постриглась и у меня появился такой экстремальный цвет, я научилась сама блондироваться и краситься. Я ведь крашусь раз в две недели, и волосы должны оставаться нормальными, а не «щеткой». Училась, как водится, методом проб и ошибок: то была голубой норкой, то желтым цыпленком. Но в конце концов стало получаться соблюдать те пропорции краски и цвета, которые мне необходимы для достижения результата.

А спортом тоже дома занимаетесь?

Д. М.: Нет, хотя спортзал я не люблю. Мне нравятся методики fit and go — нагрузки с миостимуляцией. Ты надеваешь костюм с электродами и вместе с тренером выполняешь упражнения. Это очень эффективная вещь, и сейчас, если нужно быстро прийти в форму, я всегда к ней обращаюсь. 

Осталось еще только на косметолога выучиться…

Д. М.: Да, это было бы сложней. Я, честно говоря, пока мало обращаюсь к услугам косметологов. Одна из последних процедур, которая мне понравилась, — уколы витаминами по контуру волос. Потом эти витамины, как мне объяснили, спускаются ниже, и кожа заметно свежеет. Правда. А вот биоревитализацию я пока не делала. Боюсь. Как и пластической хирургии. Ведь так или иначе я работаю лицом, и не приведи бог, если не смогу пошевелить какой-то его частью или у меня уедет бровь, нос... Мое лицо — это мое лицо, мой инструмент. Глупо пытаться из виолончели вырезать скрипку. Я не могу взять и отрезать какую-то часть инструмента, это невозможно. Если такое произойдет, даже случайно, для меня это будет катастрофой. Поэтому лучше я буду оставаться самой собой и соответствовать своему возрасту. Всегда.