Интроверт, смакующий одиночество, и азартный человек мира. Девушка, равнодушная к модным трендам и всегда досконально продумывающая свой образ. Русская актриса с планами обучаться режиссуре на немецком языке! Ольга Сутулова — хрупкая и сильная, созерцающая и деятельная, любящая и независимая — исследует свои грани в интервью «К&З».

Ольга, начнем с горячего. Какие осенние премьеры у вас ожидаются?

О. С.: Сериалы «Спарта», «Красные браслеты» ждут своего часа, «Извращенцы»  еще в производстве...

В новом сезоне на Первом канале уже точно выходит сериал «Троцкий». Льва Давыдовича играет Константин Юрьевич Хабенский, а у меня роль его гражданской жены Натальи Седовой. Мне показалось неправильным играть настоящую Седову, со всеми историческими подробностями. Внешне мы не похожи, да и по натуре — тоже. Об этой женщине немногое известно, хотя сохранилась очаровательная переписка Седовой с Троцким, они в ней так мило ругаются… Наталья, безусловно, была дамой симпатичной, но не настолько мощной, эмансипированной женщиной на стыке веков, какой бы мне хотелось видеть свою героиню. Она скорее была надежной соратницей своему любимому, такая вторая скрипка.

 Насколько вы сами умеете быть соратницей?

О. С.: Умею. Учусь. Я не стремлюсь в паре быть ведущей, поскольку не хочу нести никакой ответственности. Мне хочется заниматься собой, и чтобы никто при этом не мешал.

Вы производите впечатление интроверта...

О. С.: Так и есть. Я чуть ли не социопат. Лучше всего восстанавливаю силы в одиночестве. Для меня это благо, а не проклятие. Когда у нас дома устраиваются застолья, которые обожает мой муж, и собирается большая компания, — схожу с ума. Они мне показаны очень дозированно.  И я нашла выход — иду спать. Такой демарш обычно никто не замечает, и он никого не оскорбляет.

Вы родились в семье математиков, учились в английской спецшколе, подростком несколько месяцев провели в Оксфорде, получили грант Фонда Сороса…

О. С.: Мне 37 лет, и из них лет 20 я слышу про эту часть своей биографии.

Но от нее никуда не деться, и я хочу сказать, что вам подошла бы роль ученого-экспериментатора, систематизирующего некие знания. Вы же исследователь по жизни, так?

О. С.: Знаете, я смотрю огромное количество всевозможных документальных фильмов, читаю много технической литературы, философских трудов, художественной прозы. Причем мне свойственно стремительно «проглатывать» книги, могу за день осилить крупный роман. Так, на «Благоволительниц» у меня ушло трое суток, пока я ехала по Польше и Чехии. Не могла оторваться. Мне привычно читать одну книгу на английском, а другую — на русском. Например, в данный момент заканчиваю книгу модного американского автора и воспоминания о довоенной Вене Цвейга. Я не смотрю телевизор, как бы по-снобски это ни звучало, поэтому у меня есть время на все это.

Но все же по природе своей я вряд ли человек науки. У меня точно не исследовательский ум, который предполагает наличие совершенно определенной цели. Любой поиск в научной сфере должен увенчаться конкретным результатом, и в процессе нужно руководствоваться критериями отбора. Я же просто всеядна, жадна до разных интересных знаний без их полезного прикладного применения.

Вот, например, недавно мы с моим приятелем решили, что неплохо бы освоить идеальное приготовление мяса и полгода были заняты этим увлекательным процессом. Углубились в изучение качества мяса, постигали методы и технологии, пробовали разные температурные режимы. Это был такой глобальный подход — и мы разработали наиболее оптимальное предложение для ресторана, если кому-то любопытно. (Улыбается.)

Покончив с этим, сосредоточились на следующих собственных задачах. Я улетела в Вену, где провела полгода, — учила немецкий язык (как оказалось, довольно сложный) и поступала на сценическую режиссуру в театральную школу при Академии художеств. Там есть своя легенда — режиссер и педагог Макс Рейнхардт, который жил в начале прошлого века, основал свою школу, у него учился наш Михаил Чехов… В этой театральной школе, между прочим, одной из лучших в Европе, всего два факультета — актерский и режиссерский. 

Часть экзаменов уже сдала, но впереди у меня самое трудное — защита проекта на немецком. И если все пройдет отлично, то четыре года учебы, а затем театральные постановки, я надеюсь. Кстати, немецкий на сцене невероятно красив!

Вообще, удивительно, что вы вдруг обратились от кино к театру. Вы же начинали репетировать в театре «Практика», и больше, как я знаю, попыток не было, верно?

О. С.: Меня Бог миловал, уберег от дальнейшего общения с режиссером Эдуардом Бояковым. Но театр сам по себе меня манит неимоверно. Естественно, не репертуарный. Цепляют долго вынашиваемые тобой идеи. Допустим, Евгений (Стычкин, супруг Ольги. — Прим. ред.) выпустил сейчас моноспектакль по Достоевскому — «Кроткая», играет его на Страстном бульваре и гастролирует с ним по всему миру. Вот это действительно эйфория.  

У меня в принципе неоднозначные отношения с визуальными картинками. Я плохо вижу кадр, терпеть не могу фотографироваться и точно не принадлежу к тем фанатам, для которых удовольствие смотреть несколько художественных фильмов подряд. Подмостки — другой разговор!  Мне кажется, что доходчивее живая эмоция, происходящее здесь и сейчас.

В кино, конечно, тоже увлекательно играть. Но только не снимать его! Это же одно страдание! Возможно, многие со мной в этом не согласятся, но я всегда испытываю сочувствие, когда наблюдаю, как люди стоически по 12 часов проводят у монитора. Думаю, я бы не справилась.  

Вы говорите по-английски, по-французски — явно полиглот!

О. С.: На самом деле я довольно мучительно учу языки. Они не даются мне легко. Но я не сомневаюсь, что, когда немецкий у меня будет уже уверенный, возьмусь за испанский.

В этом смысле вы с супругом одного поля ягоды: он тоже лингвист-виртуоз и вам обоим предлагают роли за рубежом. Так и вижу вас рука об руку вплывающих в Голливуд…

О. С.: Мы там никому не нужны. Они снимают кино про себя.  Там необходим другой менталитет, склад характера, который закладывается генетически, с детства. Есть одноразовая вероятность какой-то особенной роли, на которую подойдешь именно ты, но полагаться на это не стоит.

А вот о Старом Свете в нашем случае  говорить уместно. Я снималась в греческой картине, сейчас собираюсь ставить спектакль в Австрии, но пока рано что-либо анонсировать. В любом случае прекрасно, когда твоя профессия не ограничена рамками одной страны.

Вы  с мужем схожи по вкусам, темпераменту?  

О. С.: Мы с ним совершенно разные. У нас нет ничего общего, и именно это нас объединяет. Нет ни одной темы, на которую мы бы ни спорили, поскольку имеем противоположные точки зрения. Мы дискутируем и о политике, и об искусстве… 

Вместе вы уже довольно долго, но в официальном браке пять лет. Примечательно, что, расписавшись в Москве, венчание по всем православным канонам устроили на греческом острове. Как считаете, свадьба должна обязательно произойти в жизни каждой женщины?

О. С.: Конечно, нет! Когда на это идут ради родителей или общественного мнения, это бред! Такая же ерунда, как постулат о непреложном материнстве. Все-таки ребенок должен появляться на свет по обоюдному желанию пары прежде всего. И в браке важно, за кого ты выходишь, а не сам факт обручального кольца. Что касается нашей свадьбы, то мы долго шли к этому личному празднику: много работали, соскучились по друзьям и решили, что данное торжество — отличный повод собрать своих. Это были четыре дня счастья! Наша компания наводнила собой весь крохотный остров, но мероприятие при этом проходило интимно, без всякой прессы и помпы, и все настолько погрузились в радость, что никто даже не выложил снимки в «Фейсбуке», притом что запрета на это мы не накладывали. (Улыбается.) 

Хочу вернуться к вашей заграничной жизни. В Вене вы арендовали квартиру и существовали как обычный местный житель, покупали продукты в супермаркете…

О. С.: В этом городе я ощущаю какое-то базисное чувство безопасности. Речь не про криминал, а про ежедневный быт. Ты везде встречаешь улыбчивых, открытых людей. Мне эстетически близка Австрия — прохладой, чистым пейзажем и тем, что она меня не удивляет. Если в той же Италии на каждом шагу испытываешь восторг от природы и архитектуры, то Австрия гораздо более сдержанна и приспособлена для ровной, комфортной жизни. В перманентном изумлении же долго не протянешь — утомишься.

Австрийцы мне близки тем, что не выпячивают себя — существуют скромно, но при этом достойно, и гордятся своей нацией. Там я повзрослела, научилась не тревожиться по пустякам, не съедать себя за недостигнутое, а спокойно наслаждаться днем сегодняшним.  Вообще, это бесценный опыт, когда ты адаптируешься к инородной культуре, и, постепенно напитываясь ей, становишься своей.

Вы были замечены на венском балу…

О. С.: Пускай я далеко не ас в танцах, но это такие невероятные ощущения, когда ты кружишься в длинном платье со шлейфом. В Австрии этой зимой я танцевала в белом итальянском платье 30-х годов, расшитом цветочными бутонами.

Еще венцы научили меня любить музыку. Когда-то мои друзья — Дмитрий Ямпольский (юрист, бизнесмен, благотворитель. — Прим. ред.) и Максим Семеляк (журналист, музыкальный критик, главный редактор русской версии журнала Men’s Health. — Прим. ред.) — начали писать книгу-руководство в помощь начинающим меломанам. И снабдили меня списком классической музыки для начинающих ее слушать. Кроме того, я взялась и за биографии композиторов, чтобы составить уже целостный портрет. С тех пор музыка в моем сердце.

А какое наслаждение каждое 1 января смотреть и слушать Венский симфонический оркестр! Австрийцы потом еще неделю обсуждают выступления музыкантов, балетные партии. Однажды мне посчастливилось присутствовать в этом зале и наблюдать за действом вживую. Это сказка!  

А теперь давайте о гардеробе. Слышала о вашей коллекции оригинальных шляпок. Какие есть особо ценные экземпляры?

О. С.: Мне нравятся мужские варианты. Есть несколько шляп борсалино 50–60-х годов. Есть шикарная шляпка с перьями 20-х годов, доставшаяся мне от бабушки моего друга Лёки Тарасова. Есть пилотка чешских стюардесс, приобретенная мной в Праге.  

Вы говорите, что умеете носить все. Вкус прививала мама, наряжая вас в собственноручно сшитую одежду по выкройкам из «Бурды»?

О. С.: Мама исключительно по моей инициативе была вынуждена просиживать за швейной машинкой, так как я была настроена ни в коем случае не появляться везде в одном и том же.  

Я не слежу за трендами. Надо заботиться не о моде и даже не о стиле, а о своем образе. Я даю себе труд каждое утро досконально его продумать. Вчера выходила в платье ар-деко, сегодня  уже в расклешенных джинсах и в очках 70-х годов, а завтра выберу в качестве акцента маленький зеленый платок Hermes. Люблю броскую эклектику. Когда живу в Европе, могу утром схватить вьетнамки к вечернему платью и отправиться пить кофе. Там ношу свои экстравагантные шляпы, белоснежные пальто и шубы…

Кстати, мне кажется, что лучший город на земле для демонстрации сумасшедших платьев — это Венеция. По ней передвигаешься только пешком, получаешь миллион комплиментов... И на фоне грандиозных строений рядом выглядишь гармонично.

Я убеждена, что нужно представлять собой не нечто усредненное, а произведение искусства. Не готова мириться с тем, что, если на улице грязно, нужно облачаться в темное, а если холодно, то надо выбирать брюки. Чушь, когда женщина провозглашает, что духовное наполнение гораздо важнее и мужчина должен влюбиться в ее ум. Это смешно. Надо учиться любить себя и правильно преподносить этому миру. У нас должна быть видна шея, запястья, грудь, щиколотки. 

Вы поклонница ретростиля, и ваша душа, очевидно, живет где-то в начале прошлого века…

О. С.: Винтаж – это мое! И в моем распоряжении 4000 винтажных магазинов Европы. Пускай их кто-то отвергает под предлогом, что это вещи умерших людей. Мне они несут тепло и энергию.

Я не понимаю, когда покупают новое платье от «Диор» по стоимости подержанного автомобиля. Хотя и не отрицаю — с удовольствием принимаю туалеты от-кутюр в качестве подарков. Но все равно, поверьте, роскошная ночная рубашка, кропотливо сшитая 100 лет назад и найденная мной на блошином рынке, неизмеримо дороже чего-то сиюминутного.

Я уже много лет собираю куски  каких-то потрясающих старинных тканей, изысканное кружево. Все знают об этой моей слабости. И сейчас на «Троцком» первоклассный художник по костюмам Екатерина Дыминская и художник по гриму Марина Красновидова подарили мне на день рождения платье, которое Катя сделала по эскизам эпохи модерна: шелк, окрашенный вручную, затем специально расшитый камнями, серебром. Чудо что получилось! Прямо Лев Бакст!  

Вы живете в Подмосковье, на природе. В деревянном доме?

О. С.: Да, я его очень люблю. Баня тоже есть, иногда в ней паримся, но все же предпочитаем «Сандуны». Забавно, что при пристрастии к костюмам я терпеть не могу мелких предметов в интерьере, так называемых пылесборников, а их у нас полно.

Подходящий дизайн для меня — минималистичное пространство, с деревянными полами, где много света, воздуха и однотонная мебель.

Читала, что вы балуете семейство кулинарными шедеврами. Правда? Любите готовить?

О. С.: Готовить мне в кайф, особенно если каждый раз по новому рецепту. Люблю угощать, сама поесть люблю, диет никаких не придерживаюсь. Курю. Пью вино каждый вечер. Правда, я исключила из своего рациона оливье, хлеб, сладости, фрукты — это невкусные для меня продукты.

Стройную фигуру сохраняете также благодаря пробежкам с собакой породы керри-блю-терьер по имени Жучка, которую вы ласково величаете Барбоской?

О. С.: Да, мы пользуемся преимуществом загородной жизни и совершаем  десятикилометровые кроссы по полям. Это прекрасная замена йоге. В целом спорт меня не слишком захватывает, если он только не связан со сменой пейзажа. Вот велосипед великолепен в этом смысле.  

Подозреваю, что массажи и обертывания тоже вас не соблазняют?

О. С.: Терпения на них не хватает. Залезть на час в шоколад — даже не представляю себе… Есть лишь одно исключение. Когда, снимаясь в родном Ленинграде, я останавливаюсь в ­отеле «Росси», то после ночных смен вверяю себя в руки специалистов тамошнего спа-центра и немедленно засыпаю. 

В вашем «Инстаграме» меня заворожил снимок, где в каком-то идиллическом уголке на первом плане на столе стоит бутылка вина с двумя бокалами, лежит пачка сигарет и акварельный рисунок фарфоровой пташки. Собственно, и сама пташка присутствует. На досуге живописью балуетесь?

О. С.: Бывает. Из художников выделяю Шиле. Истеричная, драматичная манера... Я не терплю физиологию в театре, но в картинах она меня задевает за живое.

Что касается моих рисунков, то у меня выходит довольно точно изобразить то, что я хочу. Главное — это универсальный способ помолчать, отключиться от цивилизации.

Фотография, о которой идет речь, сделана в позапрошлом году в Нормандии, на ферме, где мы отдыхали. И с тех пор я не бралась за кисть, о чем сожалею. (Улыбается.)